Единожды солгав, остановиться трудно,
и в омуте вранья, увязнув безрассудно,
спасенья не найти в плену самообмана,
и истина не ждёт, тебя на дне стакана.
Единожды украв, не избежать соблазна,
и безнаказанность ведёт тропой опасной.
Но, как бы, не вкусна, была тебе халява,
она как не зови, а всё-таки – отрава!
Единожды предав, свою узнаешь цену,
тридцатка серебра, вот плата за измену.
И вся твоя юдоль не стоит дохлой псины,
трепещет по тебе, давно уж лист осины.
Неукротимо вьётся плющ, хватаясь яро за опору... Он полон сил, хоть в страсти пьющ, и даст любому дубу фору стремительным полётом ввысь - туда, где властвует искусство, где облаками тайный смысл прикрыт, лишь светит безрассудство.
Ты, словно плющ, отбросив страх, и душу солнцу открывая, летишь (улыбка на устах) к воротам сказочного рая.
А что потом? Потом – обрыв… И, паникуя в безнадёге, про трос страховочный забыв, паришь, затихнув в полуслове…
Покой… Там не дано понять, что нет незаменимой точки. И вера греет, что опять вернётся искра рифмой в строчки.
Но, холод ветра по глазам, а бисер слёз застыл в полёте. И к недоступным небесам взывает жизнь на эшафоте.
Когда обветрится душа, и взгляд укроет тень скитаний, когда, листвою вороша, в закат утонет день свиданий, когда не будет ничего – лишь пепел от костра надежды, когда в тоннель на свет бегом, как сон в проём окна (мятежный), когда из прошлого дыра в кармане заблестит тоскою, когда финальная игра мелькнёт в конце пути (с косою), когда греховным станет всё, что шагом позади - банально, и мыслей тайных забытьё, и тишина в груди (летально), укроет память саркофаг, не повернуть судьбы теченье!
И, сделав свой последний шаг, уснёшь, предав... свой путь забвенью.
Увы! Сражён пиит беспечный! И ваше Таня красноречие, меня почти лишает слова, и мне не хочется иного, как слогу вашему внимать, и вновь читать, читать, читать! И если вера в вас мне есть, я уверяю, что не лесть, сейчас струится в строках этих, и я давно уже заметил, что не могу оставить в тайне, таланта вашего признанье.
Хочу откланяться на том, пишите Таня обо всём! А чтобы юмора внести, быть может, перейдём на "ты"?
Какой хитрец Вы, сэр, однако! Читая, хочется мне плакать. Я десять лет на Вы с Татьяной Тверёзый, сонный али пьяный, А Вы ужо хотите сразу Идти на «ты», бросая фразу!
Об этом я мечтать не смел, с своей же дерзости фигел, Не знал покоя на работе, а, вдруг ты, (вы) меня пошлёте! А тут с небес ответ: okey, а как рифмуется с Андрей. Спасибочки большое Таня, и да пребудет дружба с нами! Об инквизиции забудь, пусть не страшит тебя ничуть, ведь я же стал добрее очень, но это так, про между прочим.
Андрей и Вова – добряки. Таких нас двое здесь, Танюшка! Целуем кисть Твоей руки, Глаза и брови, губы, ушки… Но я ещё схитрю разок, И поцелую Твой… пупок!
Случится прецедент, вполне невинный вроде, Но он, как ни крути, к традиции приводит. И вырваться нет сил, ты, словно дичь в капкане: Однажды написав, с тех пор и графоманишь.
Коль это обо мне, то я польщён ей Богу! Не ты ль, мне о Geom, открыл сею дорогу? Куда мне до высот, ты первый в этом деле! А я в тени твоей, плетусь так еле-еле.
Коллегам не я лгал, а истинно рыбачил, Трубы я нефтяной совсем не воровал, А если торговал – давай копьё на сдачу, Ну и в лесу грибочки... честно собирал. Не предал ни Гапона, ни Кольку Бузотёра, Оценки им лепил и пасквили писал... Я честно заслужил давно свою корону, Ведь самым лучшим в мире Боянушкою стал! Так кто ж наденет мне на голову корону И будет опахалом махать мне возле трона?
О бедный мой пиит, поверь не в этом счастье! Господь тебя простит, и отведёт ненастье. А слуг у нищих нет, как нет у них и трона, уж сам себе надень, ты как нибудь корону.
Я сам с себя смеюсь, когда читаю строки: «Коллегам не я лгал», а надо ж – «лгал не я.» Но видят все вокруг размах певца широкий, Когда испито водки и пива… до буя!