Всем нам, наверное, приходилось сталкиваться в жизни с занудами. Но такого я встретил в первый и последний, надеюсь, раз в своей жизни. Было это на рубеже далеких 70-х. Ежели кто не помнит – в те годы политинформация для сотрудников была делом обязательным, увильнуть было невозможно, и каждую неделю очередной несчастный, обложившись газетами, делал конспект доклада по внешне- и внуприполитической обстановке (обычная газетная нарезка считалась верхом легкомыслия).
Конечно, эту обязаловку все нормальные инженеры отбывали, как ненужную и мешающую делу мороку, но вот один наш сотрудник (назовем его Уткиным) ждал политинформацию, как манну небесную. Заранее выбирал место поудобнее, садился и ждал. После того, как докладчик, отбубнив политновости, облегченно вздыхал, начиналось самое страшное – особенно, если на занятиях присутствовал кто-нибудь из парткома с проверкой.
На формальный вопрос нач. отдела: «Вопросы есть?» Уткин торжественно вставал и, откашлявшись, выдавал что-нибудь вроде:
- А какова внутриполитическая обстановка в Уганде в связи с принятием ее правительством решения о трехпроцентном снижении курса национальной валюты? – и победно оглядывал народ, скрипевший зубами и стульями.
На докладчика было страшно смотреть. Он потел, мычал что-то нечленораздельное, профорг вертелся на стуле, секретарь парткома брал на карандаш «недостаточную подготовку лектора…»
Как-то он затеял пересчет грошовой квартальной премии, уверяя, что их лаборатория достойна большего. Подняли на ноги профбюро, профком, бухгалтерию… Через неделю, когда перессорившийся отдел на премию уже плюнул, руководство, потратив человеко-месяцы трудов, насчитало лишний червонец лаборатории Уткина, в которой было человек 15. Стоимость трех бутылок «Столичной» и пары баночек кильки в томате. По сто граммов с килечкой ради принципа…
Погорел наш ИТР на Сахарове. Когда «вся страна дружно осуждала отщепенца», Уткин привычно поинтересовался в парткоме, за какую именно статью осуждают академика, и где ее можно прочесть.
Нас и самих тогда этот вопрос интересовал не меньше, но взопрел именно Уткин. Каково же было его удивление, когда на ближайшем заседании парткома ему предложили сдать партбилет…
Почему-то ему никто не сочувствовал, несмотря на явную несправедливость расправы.
Вот так они и рождались, диссиденты советских времен. И, когда мне говорят о давнем и непримиримом противостоянии какого-то известного правозащитника с советским строем, я почему-то вспоминаю Уткина.