Когда-нибудь и мой наступит срок.
В один из дней коряво, но старательно
Я выведу шестнадцать дивных строк,
И графоман поникнет окончательно.
И схватится за сердце середняк,
И засосёт под ложечкой у гения…
Ещё бы, ведь нутром почует всяк,
Что в мире родилось стихотворение,
Где смысл, играя рифмами легко,
Струясь ключом сквозь образов изящество,
К вам в душу проникает глубоко
Посредством пятистопного анапеста.
И вам уже не хочется писать…
Приняв как данность собственную немощность,
Клянёте жизнь, стремитесь в райский сад,
Где позабыв тщеславие и мелочность,
Смогли бы вы средь ангелов парить,
И пить нектар… (Нескромности подвержен я,
Но, право, после этого творить –
По меньшей мере было бы невежливо).
Там все слова понятны и просты,
Сравнения внезапны и решительны,
Метафоры прозрачны и чисты,
А антитеза – просто восхитительна…
Гипербола изящна, чуден слог,
Спондеев нет, градация изысканна…
Шестнадцать строк.
Шестнадцать мудрых строк!
А между ними – притаилась Истина.
И мой шедевр легко повергнет в шок
Любого образованного зрячего,
И скажет Бог: «А ты ведь прав, сынок…»
И я напьюсь. До визга. До свинячьего.
Бог-редактор репу почесал: "В сердце поражён я Вашим творчеством! Эти строчки - чисто чудеса, Но..." - потом на ухо неразборчиво. И поэт не в шутку занемог. Визг свинячий - как ему не вырваться? Ведь его шестнадцать дивных строк - Слишком для сонета, там четырнадцать...
Держись за сердце, середняк! Вот миг прекрасный, вожделенный - Глаза прикрыты... полумрак... Грядёт шедевр красы нетленной. Приняв за данность гений мой, Порхают пальчики над клавой. Как чуден слог! Уж я земной Отягощён заране славой, И пустит слюнку Отче Наш, В восторге павши на колено... Ну, что у нас?!!! Какой пассаж... "Страдал Гаврила от гангрены"