ТРОПОЙ ХО ШИ МИНА- Стихи про Вьетнам- Смешные истории- Попель Александр- ХОХМОДРОМ

1. Начало
(Из ненаписанной повести о партизанской жизни)
Партизанский отряд десантировался вблизи линии фронта ночью . Не обошлось без происшествий. У бойца Василия Виктима в ранце вместо парашюта оказалось несколько сотен экземпляров брошюры «Как правильно укладывать парашют». Когда он дернул за кольцо, все брошюры высыпались, а Вася с богатырским посвистом рухнул прямо в затянутое ряской болото, тут же отряхнулся от грязи как уличная собака, и выскочил с автоматом на изготовку, всем своим видом показывая: «Вот каков я молодец!».
До самого утра командир (в звании лейтенанта), старшина и замполит созывали десантников на место сбора свистком, изображающим брачный клич крота. Утром на поляне собралось двадцать семь бойцов, хотя командиру казалось, что должно бы быть тридцать. Он объяснил замполиту, что раньше у него был отпечатанный на листке список отряда, но так как в самолете сильно сквозило, он положил листок на скамейку и прижал его компасом, чтобы ветром не сдуло, да там и забыл.
«Ну вот, значит, у нас теперь еще и компаса нет!» - пробормотал комиссар. Он был очень раздражительный небритый мужчина, в звании майора СГБ.
«Если бы компас показывал не только направление на север, но и расстояние до северного полюса и до всех остальные направлений, включая Москву, тогда бы это был полезный прибор, по нему можно было бы сразу определиться на местности, а так от него мало проку. Ведь направление можно и по солнцу, и по звездам определять, и по коре отдельно стоящих дерев - сказал командир, - Например, Япония - страна восходящего солнца или может заходящего, я не помню точно сейчас».
«Нам Япония без надобности, - мрачно возразил замполит, - Наш Враг всегда на западе».
«Значит, пойдем в противоположном направлении», - весело ответил лейтенант.
Бойцам приказали еще раз прочесать лес. Но это было трудно сделать, из земли выползло много кротов, и они путались между ног. Замполит вдруг увидел, что на верхушке высокой сосны тихонько висит на парашюте один из разыскиваемых десантников и курит папироску. На приказание спуститься, он дерзко ответил, что парашют не отстегивается, и он лучше повисит здесь до той поры, пока наша армия (или еще какая-нибудь) не освободит эту местность. Комиссар пришел в неописуемую ярость, обвинил его в дезертирстве и стал стрелять вверх из пистолета. Боец укрылся за стволом дерева, а замполит расстрелял в него всю обойму, но так и не попал.
«Пули до верху не долетают, - заметил лейтенант, - Должно патроны старые или порох отсырел».
Замполит злобно посмотрел на командира, на свой пистолет, и приказал бойцу Шапиро дать ему свой карабин. Шапиро исполнил приказ, комиссар прицелился, но выстрелить не смог – патрон заклинило. Все втроем – Шапиро, замполит и командир принялись выковыривать патрон, кто прутиком, кто щепкой, кто штык-ножом.
«Наверное, нужно ствол сменить, - авторитетно заявил лейтенант, но в этот миг карабин выстрелил и Шапиро с тихим стоном повалился в мох.
«У нас раненый, - зычно закричал замполит, - Санитара сюда, быстро!». Прибежала санитарка Сонечка, но в ее сумке вместо пакетов с бинтами, оказались шашки для игры в нарды и расшитые бисером кошельки, так что Сонечке пришлось порвать на бинты свое черное кружевное белье.
«Это саботаж, - скрипел зубами замполит, - Когда мы вернемся на большую землю, кое-кто лишится своих кресел. Эх, полетят чьи-то головы!».
Раненого уложили на носилки-волокуши, и отряд приготовился к походу. Комиссар, правда, хотел взорвать дерево с дезертиром толовой шашкой, но командир отговорил его, сказав, что и так они здесь слишком долго задержались, да еще и стрельбу затеяли, Враг мог нагрянуть в любую секунду. Замполит погрозил дезертиру кулаком, а тот показал ему фак, на том и порешили.
Когда отряд отошел от места высадки на тысячу шагов, лейтенант объявил привал. Все упали на траву, обливаясь потом и тяжело дыша. Командир достал из планшета карту и заметил, вздохнув: «Ничего, дойдем до какой-нибудь деревни, там жители нам название ее скажут, вот и определимся на местности».
«Оставьте меня в деревне, - заныл раненный, услышав эти слова, - Крестьяне любят выхаживать и прятать у себя раненных бойцов с риском для жизни. Об этом во всех книгах написано и по радио говорили».
«А ты кто у нас – радист, кажется? - поинтересовался комиссар, - Тебе никак нельзя рисковать попаданием в плен, ты же знаешь секретные коды и шифры».
«А вы мне гранату оставьте, если что, я себя вместе с Врагом и крестьянами взорву!»
«Давайте его оставим, - вмешались в разговор солдаты, что тащили носилки, - Очень он тяжелый».
«Нужно его расстрелять, все проблемы сразу и решаться» - наставительно проговорил замполит.
«Давайте не будем снова дезавуировать свое местоположение перед врагом беспорядочной стрельбой!», - недовольно возразил командир.
«Тогда надо ему язык отрезать и пальцы, чтобы не мог - ни сказать ничего, ни написать».
«Язык трудно отрезать без ножниц, - со знанием дела вступил в разговор старшина, - Он его будет все время в рот втягивать. Надо язык или пассатижами держать или к пню гвоздиком прибить. А чтобы пальцы отрезать, надо по ним сперва железную бочку прокатить иначе и парня замучаем и сами устанем, их же по десять штук, все же».
«Уж очень Вы, товарищ майор кровожадны, - с укоризной заметил лейтенант, - Какой же из него потом на селе работник без пальцев и языка? Да и ни одна девка за такого замуж не пойдет».
Тут вдруг обнаружилось, что раненый тихонько уполз с носилок куда-то в незаметном направлении
«Я поражаюсь, как в этом подразделении развито дезертирство, - укоризненно заметил замполит, - пора уже усиливать политико-воспитательный процесс».
Он срочно вызвал рядовых Пупкина с Залупкиным и приказал к следующему привалу нарисовать стенгазету «Смерть Врага» в виде общественной нагрузки.
«Найти бы тебя, да радуйся, что у нас собаки розыскной с собой нету, - крикнул он в лес, рассчитывая что Шапиро услышит его и огорчится, - Ничего, мы на Большую Землю телекс отправим, и всю твою семью репрессируют, сука ты эдакая!»
Лейтенант приказал раздать всем по банке тушенки на двоих и позавтракать ею. На то, что в банках вместо мяса оказался консервированный горох, никто особо не удивился, только замполит все что-то недовольно бурчал про внутренних врагов. Командир скомандовал: «марш!», и отряд потянулся по лесной дороге.
Бойцы спросили у комиссара: Скоро ли встретится им Враг?
«Чтобы геройски погибнуть, нам Враг не обязателен», - отвечал тот.
Пупкин шел склонившись, а Залупкин разложил у него на спине стенгазету и споро рисовал в нее на ходу заметки. Замполит пристал к немолодому солдату Остапенко с приказанием, чтобы тот сказал ему - как на основных европейских языках будет «руки вверх!». Остапенко был опытный боец, участвовавший еще в сражениях с белополяками, белофиннами и белорусами. Он все уклонялся от ответа, а потом прибавил шаг и убежал в голову колонны. Замполит привязался к кому-то другому с ерундой, а в это время Остапенко вдруг страшно закричал из кустов у него над самым ухом: «Хэнд ап!». Все кто были рядом, попадали на землю снопами, а замполит остался стоять, где был, только весь побелел.
«Дай-ка мне старшина-дружище новые кальсоны, - дрожащим голосом проговорил он, наконец, а на Остапенко старался не глядеть.

2. Потом
(Из ненаписанной повести о партизанской жизни)
Гуманитарную помощь с большой земли, партизаны получали по вторникам. Ее сбрасывали на парашютах со старенького фанерного вертолета «Ю Ту», ориентируясь по свету выложенных в форме знака бесконечность костров. Командир отряда Федор Степанович, всегда в эти часы уходил в дальнюю землянку, громко жалуясь на фантомные боли от старой душманской пули, засевшей под левой затылочной долей. Но на самом деле он побаивался этих посылок, после того случая, как пьяные летчики сбросили на отряд вместо гуманитарной помощи, 500-килограммовую авиационную бомбу, которая, видимо, предназначалась совсем для другого места.

Старшина партизанского отряда прапорщик Семен Поливайло, чертыхаясь, разбирал тюк с гуманитарной помощью: всю эту китайскую шелупонь с Черкизовского рынка, просроченную тушенку еще советских времен, бланки незаполненных членских билетов движения «Наши», разрозненные тома из полного собрания сочинений В. Набокова. «Опять, сахар прислали, а дрожжи забыли!» - горестно бормотал он, - «Снова придется командирские портянки в брагу класть, авось, забродит».

В отряде гнали самогон не только для дури, но и для дела. На него можно было выменять у немецко-фашистов патроны и другой боезапас. По средам Федор Степанович звонил начальнику фашистского гарнизона штандартер-циркулю Шнитке. «Ya, Ya!» - орал он в мобильник, - «пять ящиков! Карашо товарищч! С нас два ведра, повторяю – два ведра первачу! До звидзення, комрад!». Иногда немецко-фашисты хитрили и присылали бракованные или сваренные патроны. Тогда Федор Степанович тихо матерился сквозь зубы и отдавал распоряжение разбавить следующую партию самогона мочой желтушного парубка Василя – прибившегося к отряду зимой.

23 февраля каждого года Федор Степанович всегда менял портянки и надевал новую косоворотку. Партизаны в этот день ходили по расположению отряда притихшие с просветленными лицами и дарили друг другу крем для бритья. В обед начинался банкет с плясками, пением песен Макаревича и пусканием фейерверка из старой ракетницы. Немецко-фашисты никогда в этот день не ходили в лес за ягодами и грибами, тем более, что все равно – зима.

У разъезда Гомосеково рос единственный на весь лес кедр. Осенью Федор Степанович посылал к нему двух бойцов – Хрена, и друга его – Уксуса со спецзаданием. Хрен и Уксус, ловкие как шимпанзе, забирались на кедр и аккуратно вынимали из шишек все орешки. А немецко-фашисты потом трясли кедр трактором, и все удивлялись – почему в шишках орешков нету?

Не любил Федор Степанович москвичей. Все на понтах, а как до дела дойдет – никакого нет от них проку! Служил в отряде один такой москвич по фамилии Харитонов – шифровальщиком. Пошел он раз в баню мыться и, по незнанию смылил об себя целый кусок мыла, которым весь отряд целый месяц пользоваться мог бы. Шибко осерчал Федор Степанович, когда ему об этом доложили. «Здесь тебе не Красная площадь, чистюля хренов!» - орал он на москвича, - «У меня, теперь из-за тебя все бойцы завшивеют!». И решил он его для наказания послать в районный центр Говноступово – наклеить листовку на дверях немецко-фашистской комендатуры. А надо сказать, что там, в карауле стоял совершенно сумасшедший Ганс. Ни тебе «Стой!», ни «Стой, стрелять буду!». Чуть что не так, начинает палить во все стороны из своего калаша. Фонарик Харитонову выдали, листовку, все как положено – «Смерть немецко-фашистским оккупантам!», «Все как один встанем под знамя Ленина-Сталина-Горбачева-Ельцина!» и все такое прочее. Налили ему наркомовские 100 грамм и проводили до края леса, наказав, не выполнив задания, в отряде лучше не появляться. Кончилось дело тем, что вместо листовки, Харитонов наклеил на дверях комендатуры просроченный рецепт на сульфодиметаксин выписанный кожно-венерологическим диспансером г. Симферополя, да и то, текстом внутрь. А листовку, Федор Степанович переправил потом на Большую Землю, где ее повесили в Музее Партизанских Движений на самом видном месте. Позже Харитонов исправился и стал полезным для отряда человеком, организовав на дальней заимке экспериментальный волчий питомник. Использовав, передовое учение тт. Мичурина и Лысенко, а также труды академика Павлова, Харитонов выдрессировал волков на то, чтобы они нападали на отошедших в лес по нужде немецко-фашистов, а партизан, красноармейцев и прочих советских граждан – не трогали.

Партизан Микола Гершензон попал в окружение и отстреливался до последнего патрона. Мало того, и последним патроном пришлось отстрелиться. Так и пришлось ему сдаться в плен. Немецко-фашисты отвели Гершензона в хлев и привязали к стене веревкой. Микола читал в детстве книгу про спартанского мальчика, который в подобной ситуации отгрыз себе руку, чтобы освободиться и решил последовать его примеру, но за час одолел только ногти.

Шибко запойные немецко-фашисты, когда у них бывал недогон, приходили за самогоном в отряд сами. Несли с собой, кто фаустпатрон, кто пулемет на обмен. Но Федор Степанович таких прогонял – и без секретных штабных карт или опечатанных сургучем пакетов из самого Берлина, велел даже и на глаза не показываться.

По весне на реке Мочегонке лед неожиданно вскрылся и многие немецко-фашисты, любители зимней рыбалки, оказались на отколовшейся льдине. Федор Степанович не мог смотреть, как люди гибнут, пусть и враги, поэтому взял свою лодку-долбленку и стал их на берег перевозить по одному. А перед тем, как из лодки выпустить, давал каждому бумагу подписать, мол, на сотрудничество с органами НКВД согласен, число и подпись. А которые бумагу подписать отказывались, тем он из пистолета в затылок стрелял. У гуманизма тоже ведь свои границы есть.

Выступая на праздновании Ста Дней До Приказа, штандартер-циркуль Шнитке назвал бойцов отряда Федора Степановича «бандитами». Те сразу загордились, стали ботать по фене, и называть друг друга «братвой».

Однажды партизаны подсмотрели как Харитонов, будучи один в землянке, громко кричал на себя в зеркало: «Не извиняйся! Не смей ни перед кем извиняться!», и больно хлестал себя по щекам ладонью.

Федор Степанович был очень прозорливый старик. Когда ему приходилось выпивать за одним столом с немецко-фашистами из Берлина, он всегда им советовал поменять квартиру на равноценную в западной части города. Еще он критиковал их за отношение к евреям. «Смотрите!» - говорил он, - «Доиграетесь, что евреи собственное государство образуют!». Немецко-фашисты не верили, и, только пьяно лыбились в ответ. А штандартер-циркулю Шнитке, который, после войны собирался обосноваться в Нью-Йорке, он рекомендовал не селиться на верхних этажах, а отпуск всегда брать в сентябре, и уезжать куда-нибудь на море.

Харитонов, поначалу, часто ошибался и называл Федора Степановича – то Федор Михалычем, то Виктор Степанычем, за что бывал нещадно бит и крепко отруган.

Раз Федор Степанович сел играть в блэк джек с немецко-фашистским полковником из генерального штаба. Играть решили на населенные пункты. Полковник поставил на банк районный центр Говноступово, а Федор Степанович - разъезд Гомосеково. Через полчаса Федор Степанович проиграл уже и Москву, и Сталинград, и Свердловск. «В глубь территории заманивает!» - уважительно перешептывались между собой партизаны.

Когда Федор Степанович узнал, что немецко-фашисты тоже, как и мы – христиане, он шибко осерчал и приказал всем раскреститься снова в язычников. Посреди поляны он срубил здоровенную березу и велел всем молиться пню, а дни недели – субботу и воскресенье переделал в шестидыр и солнцедар. А нательные крестики со всего отряда – отправил на Большую Землю, где из них отлили новый танк.

До войны Федор Степанович играл на саксофоне в оркестре Утесова. Когда у него бывало грустное настроение, он шел на берег реки Мочегонки и играл Summertime. Немецко-фашисты, слушая эту мелодию, всегда вспоминали свою немецко-фашистскую родину, и плакали. А один раз они, растрогавшись, даже выпустили из концлагеря пожилого раввина больного раком желудка.