Смотри, уже совсем стемнело,
крадутся сумерки несмело
сквозь тучи с грозовым пятном,
и до утра все онемело,
и все сойдутся лишь в одном,
что только горькая луна
опять останется одна.
А в черных лужах отраженье
мое квадратит выраженье,
и смотрит с явною тоской,
и серой осени вторженье
бьет в челюсть мокрою доской.
И где-то пахнет апельсином,
раздавленным какой-то псиной.
Цепляют пальцы сизый дым,
и все покажется простым
когда себя я успокою,
вином некрепким и пустым,
разлитым нервною рукою.
А эта ночь уж спит давно,
на всех плевать, ей - все равно.
Не бойся этого заката,
он сам боялся нас когда-то
покуда не был так кровав,
и шепчут сумерки утрату,
со мною связи разорвав.
Совсем темно уже, смотри,
как-будто это изнутри.
И каждый раз за пять минут,
тот горизонт, что изогнут,
раскрасит небо однобоко,
но через час исчезнет труд
лишь в черном небе одиноко
плывет луна с последних сил,
как-будто в кофе - апельсин.