Скоро день, усталый бронепоезд,
Выйдет на вечерний полустанок.
Я с него сойду, ослаблю пояс,
Выпью и закусывать не стану.
И пройдя по краешку брусчатки,
До границ изведанного мира,
Разменяю гул бронеплощадки
На уют и тишину квартиры.
Отстегну дежурную улыбку,
Записного горе-хулигана,
Стану кликать золотую рыбку.
Из глубин граненого стакана.
А потом знакомым переулком,
Что между комодом и кроватью,
В прошлое отправлюсь на прогулку,
Как всегда, немножечко некстати.
Разлетятся листья мелочёвкой
От дефолта-ветра по планете.
Заверну в знакомые «хрущевки»,
Где я в прошлом жил тысячелетье.
Там, еще с двенадцатого года,
Аж ник, позапрошлого столетья,
Все живет семья Наполеона,
Во втором подъезде или третьем.
Вечером в субботу их папаша,
Во дворе, наклюкавшись прилично,
Бродит, словно призрак эпатажа,
В треуголке и "алкоголичке".
И не любит дворника Марата,
Так же как и русские морозы.
И своей жене к восьмому марта
Дарит по традиции мимозы.
Там в окне Исаева Максима.
Выставлен утюг, герань в горшочке -
Это знак его соседке Симе,
Что жена вернулася от дочки.
Там дешевой не услышишь лести,
Там не любят "понтиев пилатов",
Но, всегда мужской считали честью ,
"Под памфары" загреметь в солдаты.
На помойке вОроны, ворОны
Шумную затеяли пирушку.
Петька из второго эскадрона,
Гонит своего «коня» в «ракушку».
Выхлопной трубы негромкий выстрел
Прогремит призывом к суициду,
Разве счастлив был я в прошлой жизни?
Нет, да впрочем, нету и обиды.
Башнею пизанской против ветра,
Кегли икр надсадно напрягая -
Каблуки двенадцать сантиметров,
Ленка на свиданье прошагает.
Гонит ветер вдаль собачью стаю,
Жалко лишь, что псы не журавли,
Не курлычут в небе, пролетая.
Строго вдоль вращения земли.
Хорошо бы, мне смотаться в Киев,
Только на двенадцатой минуте,
Прободная язва-ностальгия,
На перроне-кресле, меня скрутит.
И глаза открывши через силу,
Губ жены увижу алый вымпел.
И услышу: "Что с тобою милый,
Кажется, ты снова много выпил"
Следом ночь, неласковая баба, В кирзачах, в оранжевом жилете, В слепок сна, впечатавши не слабо, Душными объятьями приветит. Выдавит без лишнего усердья, Словно гной, душевную крамолу, И, как высший символ милосердья, Мне приснится океан рассола. Утром же, на кухне, боцман-чайник Просвистит всеобщую побудку. И на этой ноте, чуть печальной, Наконец-то завершатся сутки
Здравствуй, жёнушка..! По губкам алым... Истомился так, что в теле искры... Выпил пусть лишкА... Но "стоп-сигналы" Не терплю... А ну в постель... и быстро..! %-)