Лежал на диване помятый редактор Петров,
Измученный тяжким похмельем и грозной женою,
А в кресле напротив сидел переводчик Смирнов,
Тряся от волненья ногой и седой бородою -
Редактор Петров, не щадя, разносил в прах и пух
Дурацкий его перевод и лингвистику в целом.
Смирнов же, во всём соглашаясь с редактором вслух,
В мечтах представлял, что Петров у него под прицелом.
А рядом, как муха, жужжала Петрова жена,
Во всём обвиняя супруга и кризис поганый.
Смирнову чайку с пирогом предложила она,
А мужу – свой зад поскорей оторвать от дивана.
И тут же, как козлик, скакал жизнерадостный кот,
Мечтая стащить колбасу и смирновскую ручку.
Минуту спустя, незаметно стянув бутерброд,
Из комнаты смылся, предвидя возможную взбучку.
Тут тёща, что встала не в духе и с левой ноги,
Вошла с пылесосом, ворчаньем и банкой варенья,
Ругая Смирнова за то, что не снял сапоги,
Тем самым испортив ковёр и её настроенье.
А скоро пришёл недовольный и заспанный тесть,
Его волновал ревматизм и судьба бутерброда,
Который он в данный момент вознамерился съесть…
Как видим, скопилось в квартире немало народа.
Петров продолжал на диване всё так же лежать,
То водки прося у суровой жены, то развода,
Подробно Смирнову не в силах уже рассказать,
Куда бы конкретно он шёл со своим переводом.
«Содом и Гоморра!» - подумал бедняга Смирнов,
Схватив свой портфель и из вазы два толстых банана,
«Ну, всё!» - и жена без усилий и матерных слов
Стащила беднягу Петрова с родного дивана.
… И не был Смирновым, конечно, сдан в срок перевод,
Петров потерял половину волос и зарплаты,
Супруга ему не давала не только развод,
А тёща и тесть обвиняли во всём депутатов.
Лишь кот был доволен собою и жизнью вполне,
А также домашним уютом и качеством пищи.
Он лишь намекнуть собирался петровской жене:
«Подстилку бы мне поприличней. Хотя бы почище…»
Замечательно, Мелисса. Не так ярко, как Ваш одесский цикл, зато больше вкуса. А переход "То водки прося у суровой жены, то развода..." сразу напомнил мне Багрицкого "От кислого хлеба и верной жены мы бледною немочью заражены".